Она запуталась. Совсем запуталась и заблудилась во времени. Возможно, все было последовательно и вполне логично. Но! Стояла зима, кто-то строил планы на следующую, первую февральскую неделю, а она все еще была в осени. Нет, ничего не произошло, даже Конец Света не собирался начинаться, если концу позволительно иметь начало, но ей казалось, что для нее этот конец уже наступил. И закончился. Это смешно, это крайне забавно для множества искушенных умов - у нее не осталось ничего!
Где-то есть благополучная на редкость семья с любящей мамой, с теплой квартиркой в центре Москвы, с престарелым, пожелтевшим от времени телефонным аппаратом, звонка которого привыкли ждать по вечерам, надеясь услышать ее голос. Да, у нее не было подруг, но были у нее знакомые, пусть, малознакомые люди, которым она не была безразлична. И она признавала свой эгоизм, часто думала о своей вине перед всеми этими малознакомыми - вине за безразличие с ее собственной стороны,- и все реже звонила домой. Сидя в своей холодной комнате на окраине Питера, она наблюдала за маленькими, далекими огоньками машин, проносящихся где-то и зачем-то. И все здесь было ей чужим. Теперь везде, во всем этом мире не осталось для нее ничего родного. Наверное, это было иллюзией, детской, очень глупой ошибкой, но убедить ее в обратном было нельзя. Огоньки завораживали своим движением, медленно вводили в гипноз и помогали не думать. Не думать ни о чем, совсем не думать - в этом, казалось, она могла найти спасение от самой себя. А кружка с горячим чаем уже не согревала даже руки.
Когда-то по школьным коридорам с визгом проносились второклассники. Растрепанные девчонки и раскрасневшиеся мальчишки старались держаться подальше от "старших". А она, тогда еще 16-ти летняя школьница, не уставала наблюдать за их весельем. И уже тогда она понимала, что нравятся ей эти беззаботные девчоночки, нравится их руманец, возбуждение, их детская, нежная кожа. Нет, дело было не в возраcте,- но ей нравились девочки, а не мальчики. Она убеждала себя, что это пройдет, что она еще станет нормальной, хоть ей этого и не xотелось, но она боялась своего одиночества в своем же безумии.
и вот пролетели 3 курса на педагогическом, изменились все и изменилось всё, а она осталась прежней.
Ей нравились тишина и темнота в комнате. Давно хотелось курить, но она продолжала сидеть, не замечая, как затекла нога. в 20 лет она была уже слишком потрепана жизнью.
Наверное, прошло несколько часов, прежде чем она встала и нервно, как будто решившись на что-то, достала таблетки. Проглотила 6 штук, пока хватит. Надо немного подождать, всего 10-15 минут, и тогда станет легче. Все мучительные мысли, все страхи и воспоминания уйдут на задний план, покажутся такими неважными. Исчезнет холод, все ощущения притупятся, будет просто хорошо.
Это повторялось из раза в раз, уже не один год, и всегда она надеялась, что вот этот раз и станет последним, ведь она просто не понимает, как счастлива, ведь все на самом деле хорошо. Но потом, как всегда, возвращалось привычное трезвое состояние, от которого хотелось только спрятаться. И она пряталась, ей приходилось прятаться, каждый раз увеличивая дозу.Она не была наркоманкой, потому что покупала таблетки в обычной аптеке, потому что все было обычно, слишком банально, а привычный горький порошок нельзя было назвать даже легким наркотиком. Наверное - если не обращать внимания на дозировку, но внимание обращать было некому. Она не страдала раздвоением личности, но часто в такие моменты ей казалось, что привычная, рассудительная Лена говорит в ней все тише, и ее место занимает новая Аленка, жестокая и насмешливая. Эти два человека начинали спорить внутри нее, она уже не могла понять, кто она есть на самомо деле, и оставалось только наблюдать, как Аленка кричит и смеется все громче, пока не начинает успокаиваться, и тогда Лена, прежняя, логичная Лена своими упреками может довести до самоубийства. Кто-то называет это ломкой. Она понимала, что все это не больше, чем хиимические процессы в крови и мозге. От этого понимания было холодно.
Лена заставляла ее думать, без конца вспоминать то, что было между ними. Между Леной и Оксаной, тогда еще студентками первого курса. И казалось, что ничего не изменилось, что завтра они вновь окажутся вместе на парах. Будут улыбаться друг другу, по поводу и без повода, смело смотреть в глаза, смело планировать свое общее завтра. И вместе выйдут из университета, держась за руки, будут шутливо спорить, у кого провести следующую ночь и посмеиваться над глупыми "натуралами". Лена помнила вкус ее губ, запах ее волос, ощущение ее кожи под пальцами, она помнила каждое ее слово, все жесты и повадки, до слез родные. Тогда можно было не думать, тогда это было просто, достаточно было быть вместе.
Аленка появилась в Лене позже, когда все, кажется, обрушилось на ее голову, вся возможная и невозможная боль. Никто не знает, зачем. Однажды стало ясно, что теперь они не вместе. Так решила Оксана, ее любимая Оксанка, и было непонятно, как быть дальше. Но "дальше" и не наступило. Она погибла еще тогда, глядя в родные, но чужие глаза - она умерла морально, и физическая жизнь потеряла смысл. НО она продолжалась, эта глупая, никчемная жизнь, это существование себе назло, где в равных пропорциях были смешаны боль прошлого и страх будущего. Или наоборот. Но настоящего не было. Иногда казалось, что ничего уже и не будет, потому что и не было ничего, а все, что она помнила, только чья-то чужая игра. Ничего и не происходило.
Это опять становилось невыносимым. еще 3 таблетки. опять. Да, опять. Еще пара часов без мыслей. И можно поставить Снайперов, уже не больно. Лена, Лена, это надо остановить, ты сойдешь с ума!Аленка, не парься, ты давно сошла с ума, смешно просто! Действительно, смешно, Лена, помолчи! Ты бредишь! Если это бред, то я хочу так бредить! Нет, ты хочешь быть нормальной! Я сама знаю, чего я хочу! А я, по-твоему, кто? Ты никто! Да, может быть. Мы с тобой такие дурочки! Тоже возможно. Надо позвонить Оксанке! Ты что, зачем?! Сказать, что я ее люблю! Да, ты права. Не отвечает, конечно. Она тебя не любит. Заткнись! Ладно, все равно уже. Да, все равно, а я и так счастлива! Я подожду. Блин, зачем я ей звонила? Ты дура, Аленка! Знаю! И сама во всем виновата. Не приставай! А через полчаса опять за теблетками пойдешь? Тебе-то что, я не хочу жить! Ну-ну, а тебе не стыдно? Мне уже все равно.
И иногда ей хотелось домой, в Москву, в этот ненавистный город, в свою теплую каморку, где мама сама сделает чай и поцелует в лоб. И скажет:"Не грусти!" Кто еще может так сказать?! кому еще она нужна?! Даже себе не нужна. Но она осталась здесь, в заснеженном Петербурге. Ведь тут ее Оксанка. И пусть она теперь далека. Но здесь остались улицы, по которым они вместе ходили, остались тут люди, которые видели, как они ходили по этим улицам. Этого у нее уже никто не отнимет, а на большее можно и не рассчитывать.
И пролетела еще одна ночь. Ничто не произошло.Оксана не позвонит. А она по-прежнему, по-привычке будет думать. Она запуталась. Скоро февраль.
