PROJECT=https://xlesbiru.info
Анна Баркова. "Между амазонкой и скорбной влюбленной..."
Анна Баркова выступала против маскулинизации "лунных женщин" и стремилась доказать, что лесбиянка способна оставаться просто женщиной. Первый и единственный прижизненный сборник стихов Барковой так и был озаглавлен "Женщина". Он вышел в Петрограде осенью 1922 года с предисловием большевистского наркома просвещения Анатолия Луначарского. Анна Баркова, которой Луначарский обещал "большое будущее...", была настоящей "красной Амазонкой" начала 1920-х годов.
О детстве Анны Барковой известно настолько мало, что мы даже не знаем полных имен ее родителей. Скромные сведения извлекаются из автобиографического эссе "Обретаемое время" (1954). Известно, что Анна была пятым и единственным выжившим ребенком в семье. Где-то в возрасте десяти лет она лишилась матери. Отец пристроил дочь в Иваново-Вознесенскую женскую гимназию, где работал сторожем и, судя по всему, имел близкие отношения с начальницей учебного заведения.
В тринадцать лет "полоумная <...> девчонка", "бронзово-рыжий, курносый, с золотыми косами" ребенок, впервые влюбилась в гимназическую учительницу. "Мне всего тринадцать лет. Я - гимназистка. И я люблю женщину. Она, разумеется, гораздо старше меня. Она моя учительница и немка. Я - русская. И уже около года продолжается так называемая "первая мировая война". ...Все это чудовищно".
Первый биограф Барковой Леонид Таганов полагает, что женщина, которую боготворит подросток, - это преподавательница литературы некая Вера Леонидовна, позже уволенная из гимназии за неформальные отношения с воспитанницами. Там же в гимназии лет в пятнадцать Анна Баркова начала вести "Дневник внука подпольного человека", который позже, несмотря на три ареста, неоднократно возобновляла. Дневники забрали при первом же аресте. Судя по поздним записям, они содержали рассуждения Барковой о сексуальности и ее полемику с концепцией однополой любви Василия Розанова...
В 1956 году в записных книжках Анна Баркова признается: "С самого раннего детства в половом чувствовала угрозу и гибель. С восьми лет одна мечта о величии, славе, власти через духовное творчество. Не любила и не люблю детей до сих пор, сейчас мне 55 лет. И когда мне снилось, что я выхожу замуж, во сне меня охватывал непередаваемый ужас, чувство рабства". Уже в пятнадцать-шестнадцать лет, в попытке избавиться от необычной сексуальности, Анна Баркова задавалась вопросом, как соотносятся сексуальное наслаждение и удовольствие с ощущением власти и славы? И полагала, что первое, физиологическое, - "кратковременно", а второе, идеологическое, - "длится бесконечно". Сделав такие выводы, она все же задумывалась: "Нет ли и в любви инстинкта власти?" Но если эта власть существует, то - понимала она - сама хотела бы стать только субъектом этой силы, но никогда не смогла бы повиноваться ей - чьей-то любви. Но вот быть любимой - это значит повелевать и порабощать... Главное, чего боится в интимных отношениях Анна Баркова, - это испытать слабость и привязанность к другой.
Поэтому когда в 1918 году Баркова пришла в газету "Рабочий край" в Иваново-Вознесенске (ее редактировал в будущем известный пролетарский критик и лидер "Перевала" Александр Константинович Воронский), то только с властным расчетом произвести грандиозное впечатление. Баркова сразу стала местной знаменитостью. А поэтому была представлена Анатолию Луначарскому во время одного из его визитов в Иваново-Вознесенск. После недолгой переписки наркома и провинциальной журналистки последовало приглашение переехать в Москву. Произошел головокружительный взлет. Луначарский лично занялся устройством Барковой в Москве. В 1920 году двадцатилетняя журналистка была назначена секретарем наркома и поселилась в его кремлевской квартире.
Период взаимопонимания Луначарского и Барковой длился около полутора лет. Сборник "Женщины" (Петроград, 1922) с предисловием наркома получил несколько благожелательных отзывов. Валерий Брюсов назвал поэтическую тетрадь Барковой первым "женским голосом в хоре пролетарской поэзии". Кто-то сравнил поэтессу с Жанной Д’Арк... Последнее было гораздо ближе к пониманию Барковой своего поэтического я. И в личном общении, и в творчестве она сразу же стала демонстрировать такую самостоятельность и резкость суждений, которые вряд ли могли найти понимание даже в революционные времена. Она стремилась выглядеть абсолютно независимой (в любви и поэзии) - и это было частью ее представлений о современной Амазонке, впрочем, представления эти очень скоро разбились о лагерную и тюремную реальность. В казематах Баркова испытала желание не только быть любимой, но и любить.
Примечательно, что уже в первом стихотворении "Женщины", Амазонка Барковой ищет и ждет другую - равную себе, которой готова покориться.
Поэтесса великой эры,
Топчи, топчи мои песни цветы!
Утоли жажду моей веры
Из чаши новой красоты!
Воспрянул к ней благоговейный дух мой,
Следы копыт я хочу целовать.
Освежительным ветром слух мой
Овеяли дивные слова...
Амазонка Барковой врывается в новую жизнь на "звонко-золотом коне" и ждет встречи, но не с комиссаром, купающим красного коня, а с другой революционной бестией. Она уже ищет, надеется найти старшую сестру. Да, богохульствуя, Амазонка Барковой взрывает православные храмы "в боевой запыленной одежде". Поэтому у нее нет времени и сил ждать кого-то "в садике наивных мечтаний". Но полагать, что такая Амазонка полностью отказывается от страсти, неверно. Она хочет, она жаждет любить, - но то будут не нежные лобзания с любимой...
Я не буду игрушечкой:
Невозможно, и скучно, и поздно!
Те глаза, что меня когда-то ласкали,
Во вражеском стане заснули.
И приветствую дали
Я коварно-целующей пулей.
Нужно отдать должное прозорливости Луначарского, который в предисловии к книге "Женщина" отметил, что Баркова выражает переживания героини, задержавшейся где-то "между Амазонкой и скорбной влюбленной"... В этом смысле стоит обратить внимание на два стихотворения сборника, одно из которых называется "Две женщины", а второе адресовано Сафо. В своем обращении к Сафо Баркова формулирует концептуальную сторону отношений двух Амазонок. Суть их заключается в необходимости каждой наследницы Сафо вырвать себя из любых сетей: следовать за Сафо - не принадлежать никому: мужчине, другой женщине или даже самой Сапфо.
В необозримых полях столетий
Ты - цветок - звезда сладострастная.
Опасны твои сети,
И вся ты сладко опасная...
...Сафо, вызов бросаю
В благоуханные царства твои!
Сети твои разрываю,
Страстнокудрая жрица любви.
"Две женщины" ("Я боюсь бессильем заразиться...") - это, напротив, роман о встрече, пылкой любви, подобной пожару и разлуке. Новая Амазонка одинока, но свое одиночество и силу, а также мужество быть одной она понимает, сознательно отказавшись от любых привязанностей ("Опечаль в последний раз мне душу. // А потом уйди, оставь меня!"). Любовь - это бессилье. Но Баркова еще не знает, что любовь становится силой там - за лагерными заборами, над бездной тюрьмы...
На квартире Луначарского Анна Баркова увидела, как легко за обедами и на вечеринках решались судьбы людей. Однажды она слышала, с каким равнодушием обсуждался расстрел поэта Николая Гумилева... Но особенно Анна, по-прежнему чувствовавшая в половом "угрозу и гибель", была шокирована поведением жены Луначарского. Что произошло между Анной Александровной Барковой и Анной Александровной Луначарской, доподлинно неизвестно, но тогда Баркова написала два письма (она вообще вела довольно активную и язвительную переписку с земляками, смело рассуждая об однополой любви). В одном, которое было адресовано той самой любимой учительнице, она сравнивала кремлевскую квартиру Луначарского с Содомом и Гоморрой. Второе письмо - для Луначарского - содержало сообщение о желании покинуть его. Баркова якобы перепутала конверты, и Луначарский прочел письмо, где рассказывалось о "кремлевском содоме"... Естественно, ни о какой помощи наркома далее не могли идти и речи. Анна едва успела опубликовать свою вторую книгу - драматическую повесть "Настасья-Костер" (1923), главная героиня которой, огневолосая атаманша, поглощена неутоленной страстью, заставляющей ее пускаться в бесконечные эротические приключения.
С конца 1920-х годов Баркову все меньше печатают. В 1931-м государственное издательство отказалось издать ее новую книгу. А в декабре 1934 года Анна Баркова была первый раз арестована.
"За счет своей некрасивой внешности она слишком усилила свое внутреннее содержание, и она этим заставила на себя смотреть как на женщину большого, пожалуй, чисто мужского ума, к тому же еще и иронического", - вспоминал Авенир Евстигнеевич Ноздрин. Именно иронические стихи, в том числе о Сталине, послужили причиной ареста Барковой. В марте 1935 года она написала наркому Ягоде письмо в просьбой расстрелять ее, так как она, революционная Амазонка, не сможет жить, имея за плечами 58-ю статью... Но Ягода рассудил иначе и приписал на деле: "Не отсылайте далеко". Пять лет Баркова провела в Карагандинских лагерях. После освобождения в 1939 году перебралась в Калугу, с которой были связаны восемь лет ее жизни. Уборщица в школе, сторож, бухгалтер в КОГИЗе.
Диана Левис Бургин, опираясь на обширный пласт любовной лагерной лирики Анны Барковой, адресованной ее солагернице Валентине Макотинской, полагает, что свою первую большую любовь поэтесса встретила в позднем возрасте, когда ей было далеко за 50.
Однако, судя по дневникам Барковой, опубликованным в 1992 году, уже в Калуге она сожительствовала с простой "деревенской бабой" по имени Тоня. Кроме дочери, главным своим богатством Тоня считала корову. В пространстве ценностей Тони Баркова, неохотно бравшаяся за все предлагаемые ей работы - от сторожа до бухгалтера - казалась лодырем. И при этом она шла на вокзал и, представлявшись цыганкой, промышляла гаданием по руке. Тоня была в бешенстве: сожительнице предлагают "хорошую" по местным меркам работу, а она старательно избегает ее. Не удивительно, что показания калужской "возлюбленной" лягут в основу второго дела Барковой...
"Характер ужасный. Любила она меня до чертиков. Это верно. Всячески любила. Но ревность? Но визгливые ноты в голосе и вульгарные выражения? Общее недоброжелательство по отношению к людям...", - пишет Баркова о Тоне в дневнике весной 1946 года и продолжает: "Корова, огород и характер Тони внушают мне некий ужас и чувство безнадежности". Жить с "московскими мертвецами" (столичными подругами) Барковой казалось проще и легче... А ведь еще в 1938 году (Тоня, фамилия которой не установлена, была солагерницей Барковой) она адресовала ей стихотворение:
Ты найти мечтаешь напрасно
Уголок для спокойных нег.
Под звездой небывало опасной
Обреченный живет человек.
...Но в любви своей к Тоне, как показалось Барковой, она ошибалась. В голодные годы войны, с некоторым осуждением размышляет Баркова о возлюбленной в своих дневниках: она "спаслась за коровьим хвостом". Но при этом разве не помогла Тоня спастись и ей тоже? Конечно, наверное, в первую очередь заботилась она о дочери, но выжила бы Анна, у которой дважды была дистрофия, без Тони, без "коровьего хвоста"?.. Ведь среди самого страшного из военной поры, что врезалось в сердце, было - людоедство.
...перекошено, огненно, злобно
Небо падает в темный наш мир.
Не случалось вам видеть подобного,
Ясный Пушкин, великий Шекспир.
Противоречивое восприятие отношений с Тоней мучило Баркову: "Может быть, это свойство декадентской ориентации; может быть, здоровые люди ничего этого не чувствуют. Но значит ли это, что здоровые правы?.."
В 1947 году после короткой поездки к друзьям в Москву Баркова была арестована второй раз по статье 58-10. Свидетелями выступили квартирная хозяйка - та самая "ревнивая" Тоня и ее дочь. Суд дал Барковой десять лет лишения свободы, восемь из которых она провела в ГУЛАГе.
"Загон для человеческой скотины. // Сюда вошел - не торопись назад..." И Анна Баркова никуда не торопилась. Здесь в лагере она нашла свою самую яркую и главную, судя по поэтическим итогам, любовь в жизни.
Не гони меня, не гони.
Коротки наши зимние дни.
Отпылала и нас обожгла
Наша белая вешняя мгла.
Не хочу, чтобы кто-то из нас
Охладел, и замолк, и угас...
Когда-то в сборнике "Женщина" в стихотворении "Византийский дипломат" Баркова рассказала о запретной любви политика к юноше: "Да. Люблю я юношу-танцора, // Пламенного, словно Дионис..." И теперь, спустя тридцать с лишним лет, Анна Баркова не боится назвать имя своей любви в поэме о встрече двух узниц ГУЛАГа:
- Что значит жить? В борьбе с судьбою,
С страстями темными сгорать, -
Она наедине с собою
Не уставала повторять.
Но credo северного скальда
Не претворила в жизнь она.
На участь смутную Уайльда
Она была обречена.
Эта вторая арестантка - сама Баркова, а первая, которая "любила слушать, а не спорить" - это Валентина Михайловна Макотинская (1908- ?). Машинистка издательства иностранной литературы, осужденная дважды в 1938 и 1948 годах. Она стала возлюбленной Барковой, и ей поэтесса адресовала множество любовных стихов, поэму "Первая и вторая" с подзаголовком "...о двух арестантках". Об интимной близости Барковой и Макотинской рассказывает поэма "АБ+ВМ", до сих пор неопубликованная.
Кто же он? Мой царевич-Иван?
Или, может быть, Лебедь-царевна?
Из каких-то таинственных ран
Родилась эта двойственность, верно...
Второй срок Барковой закончился в 1956-м. Но в 1957 году в маленьком украинском городке Ворошиловградской области, где она поселилась со своей лагерной подругой Валентиной Семеновной Санагиной, последовал третий арест. С конца 1950-х Баркова перешла на прозу. "Экспертиза" признала ее сочинения, а заодно и записки ее подруги, - антисоветскими. Каждая получила по пять лет.
В этот последний срок Баркова едва не умерла на одном из этапов. Накануне 1960 года лагерь переводили из Кемеровской области в Иркутскую. Заключенных гнали этапом по заснеженной дороге. У Анны Александровны, страдавшей астмой, случился приступ. Она легла на снег и сказала: "Пусть расстреляют, больше идти не могу..." Тогда арестанты соорудили из платков носилки и волокли ее по снежному насту...
В 1965 году Баркова была освобождена и полностью реабилитирована, благодаря помощи Александра Твардовского. Она поселилась в Москве в коммунальной квартирке на Суворовском бульваре. Попытки опубликоваться в "Новом мире" и других изданиях остались безуспешными.
Проявления лесбийской любви, хотя и осуждались коммунистической моралью, не преследовались советским режимом. Но лесбиянство Барковой, несомненно, сыграло определенную роль в ее социальном отчуждении. Уже в гимназии Анна проявила свою независимость, свою необычность, сексуальную основу которой медленно осознавала до середины 1930-х годов. Объявив себя Амазонкой, которой чужда чувственная любовь, она сделала попытку избежать полового проявления своих желаний. Тюрьма и лагерь перевернули ее жизнь и подтолкнули к эротическому проявлению однополой любви.
Скандал вокруг премии: Маша Гессен, Газа и германская полемика
18 декабря 2023
Билли Айлиш потеряла 100 000 подписчиков после признания в бисексуальности
4 декабря 2023
Мартина Навратилова против трансгендеров: "Парень не может быть лесбиянкой"
1 декабря 2023
Звезда баскетбола Кали Коппер объявила о помолвке со шведской спортсменкой
24 ноября 2023
Билли Айлиш о "сложных отношениях" с женщинами: "Я их люблю!.."
16 ноября 2023
Пэтти Люпон стала "кем-то вроде суррогатной мамочки" для Обри Плазы
9 ноября 2023
Звезды футбола Али Кригер и Эшли Харрис объявили о разводе
13 октября 2023
И в близости сердца так одиноки,
Как без живых космическая ночь.
Из отдаленных вышли мы истоков,
На миг слились - и прочь, и снова прочь.
И каждый там пройдет, в своем просторе,
В пустом, где умирают все лучи.
Мы вновь сольемся в равнодушном море,
Где нас не разлучить, не разлучить.
8 июля 1973 года
Поэтесса Анна Баркова (1901 - 1976), чье творчество воспринималось в 1920-е годы как революционная альтернатива молитвенной лирике Анны Ахматовой, около тридцати лет жизни провела в сталинских лагерях. Пройдя сквозь тюрьмы и ГУЛАГ, она в полной мере осознала свою гомосексуальность и нашла духовное оправдание своего "я" в полемике с "Людьми лунного света" Василия Розанова. Над этой книгой Баркова много размышляла в своих дневниках конца 1950-х годов. "В отношении к сексу и браку он (Розанов) в чем-то, безусловно, прав. Я понимаю это. Но правота его меня, человека "лунного света", чертовски раздражает..."Как без живых космическая ночь.
Из отдаленных вышли мы истоков,
На миг слились - и прочь, и снова прочь.
И каждый там пройдет, в своем просторе,
В пустом, где умирают все лучи.
Мы вновь сольемся в равнодушном море,
Где нас не разлучить, не разлучить.
8 июля 1973 года
О детстве Анны Барковой известно настолько мало, что мы даже не знаем полных имен ее родителей. Скромные сведения извлекаются из автобиографического эссе "Обретаемое время" (1954). Известно, что Анна была пятым и единственным выжившим ребенком в семье. Где-то в возрасте десяти лет она лишилась матери. Отец пристроил дочь в Иваново-Вознесенскую женскую гимназию, где работал сторожем и, судя по всему, имел близкие отношения с начальницей учебного заведения.
Первый биограф Барковой Леонид Таганов полагает, что женщина, которую боготворит подросток, - это преподавательница литературы некая Вера Леонидовна, позже уволенная из гимназии за неформальные отношения с воспитанницами. Там же в гимназии лет в пятнадцать Анна Баркова начала вести "Дневник внука подпольного человека", который позже, несмотря на три ареста, неоднократно возобновляла. Дневники забрали при первом же аресте. Судя по поздним записям, они содержали рассуждения Барковой о сексуальности и ее полемику с концепцией однополой любви Василия Розанова...
В 1956 году в записных книжках Анна Баркова признается: "С самого раннего детства в половом чувствовала угрозу и гибель. С восьми лет одна мечта о величии, славе, власти через духовное творчество. Не любила и не люблю детей до сих пор, сейчас мне 55 лет. И когда мне снилось, что я выхожу замуж, во сне меня охватывал непередаваемый ужас, чувство рабства". Уже в пятнадцать-шестнадцать лет, в попытке избавиться от необычной сексуальности, Анна Баркова задавалась вопросом, как соотносятся сексуальное наслаждение и удовольствие с ощущением власти и славы? И полагала, что первое, физиологическое, - "кратковременно", а второе, идеологическое, - "длится бесконечно". Сделав такие выводы, она все же задумывалась: "Нет ли и в любви инстинкта власти?" Но если эта власть существует, то - понимала она - сама хотела бы стать только субъектом этой силы, но никогда не смогла бы повиноваться ей - чьей-то любви. Но вот быть любимой - это значит повелевать и порабощать... Главное, чего боится в интимных отношениях Анна Баркова, - это испытать слабость и привязанность к другой.
Поэтому когда в 1918 году Баркова пришла в газету "Рабочий край" в Иваново-Вознесенске (ее редактировал в будущем известный пролетарский критик и лидер "Перевала" Александр Константинович Воронский), то только с властным расчетом произвести грандиозное впечатление. Баркова сразу стала местной знаменитостью. А поэтому была представлена Анатолию Луначарскому во время одного из его визитов в Иваново-Вознесенск. После недолгой переписки наркома и провинциальной журналистки последовало приглашение переехать в Москву. Произошел головокружительный взлет. Луначарский лично занялся устройством Барковой в Москве. В 1920 году двадцатилетняя журналистка была назначена секретарем наркома и поселилась в его кремлевской квартире.
Период взаимопонимания Луначарского и Барковой длился около полутора лет. Сборник "Женщины" (Петроград, 1922) с предисловием наркома получил несколько благожелательных отзывов. Валерий Брюсов назвал поэтическую тетрадь Барковой первым "женским голосом в хоре пролетарской поэзии". Кто-то сравнил поэтессу с Жанной Д’Арк... Последнее было гораздо ближе к пониманию Барковой своего поэтического я. И в личном общении, и в творчестве она сразу же стала демонстрировать такую самостоятельность и резкость суждений, которые вряд ли могли найти понимание даже в революционные времена. Она стремилась выглядеть абсолютно независимой (в любви и поэзии) - и это было частью ее представлений о современной Амазонке, впрочем, представления эти очень скоро разбились о лагерную и тюремную реальность. В казематах Баркова испытала желание не только быть любимой, но и любить.
Примечательно, что уже в первом стихотворении "Женщины", Амазонка Барковой ищет и ждет другую - равную себе, которой готова покориться.
Поэтесса великой эры,
Топчи, топчи мои песни цветы!
Утоли жажду моей веры
Из чаши новой красоты!
Воспрянул к ней благоговейный дух мой,
Следы копыт я хочу целовать.
Освежительным ветром слух мой
Овеяли дивные слова...
Амазонка Барковой врывается в новую жизнь на "звонко-золотом коне" и ждет встречи, но не с комиссаром, купающим красного коня, а с другой революционной бестией. Она уже ищет, надеется найти старшую сестру. Да, богохульствуя, Амазонка Барковой взрывает православные храмы "в боевой запыленной одежде". Поэтому у нее нет времени и сил ждать кого-то "в садике наивных мечтаний". Но полагать, что такая Амазонка полностью отказывается от страсти, неверно. Она хочет, она жаждет любить, - но то будут не нежные лобзания с любимой...
Я не буду игрушечкой:
Невозможно, и скучно, и поздно!
Те глаза, что меня когда-то ласкали,
Во вражеском стане заснули.
И приветствую дали
Я коварно-целующей пулей.
Нужно отдать должное прозорливости Луначарского, который в предисловии к книге "Женщина" отметил, что Баркова выражает переживания героини, задержавшейся где-то "между Амазонкой и скорбной влюбленной"... В этом смысле стоит обратить внимание на два стихотворения сборника, одно из которых называется "Две женщины", а второе адресовано Сафо. В своем обращении к Сафо Баркова формулирует концептуальную сторону отношений двух Амазонок. Суть их заключается в необходимости каждой наследницы Сафо вырвать себя из любых сетей: следовать за Сафо - не принадлежать никому: мужчине, другой женщине или даже самой Сапфо.
В необозримых полях столетий
Ты - цветок - звезда сладострастная.
Опасны твои сети,
И вся ты сладко опасная...
...Сафо, вызов бросаю
В благоуханные царства твои!
Сети твои разрываю,
Страстнокудрая жрица любви.
"Две женщины" ("Я боюсь бессильем заразиться...") - это, напротив, роман о встрече, пылкой любви, подобной пожару и разлуке. Новая Амазонка одинока, но свое одиночество и силу, а также мужество быть одной она понимает, сознательно отказавшись от любых привязанностей ("Опечаль в последний раз мне душу. // А потом уйди, оставь меня!"). Любовь - это бессилье. Но Баркова еще не знает, что любовь становится силой там - за лагерными заборами, над бездной тюрьмы...
На квартире Луначарского Анна Баркова увидела, как легко за обедами и на вечеринках решались судьбы людей. Однажды она слышала, с каким равнодушием обсуждался расстрел поэта Николая Гумилева... Но особенно Анна, по-прежнему чувствовавшая в половом "угрозу и гибель", была шокирована поведением жены Луначарского. Что произошло между Анной Александровной Барковой и Анной Александровной Луначарской, доподлинно неизвестно, но тогда Баркова написала два письма (она вообще вела довольно активную и язвительную переписку с земляками, смело рассуждая об однополой любви). В одном, которое было адресовано той самой любимой учительнице, она сравнивала кремлевскую квартиру Луначарского с Содомом и Гоморрой. Второе письмо - для Луначарского - содержало сообщение о желании покинуть его. Баркова якобы перепутала конверты, и Луначарский прочел письмо, где рассказывалось о "кремлевском содоме"... Естественно, ни о какой помощи наркома далее не могли идти и речи. Анна едва успела опубликовать свою вторую книгу - драматическую повесть "Настасья-Костер" (1923), главная героиня которой, огневолосая атаманша, поглощена неутоленной страстью, заставляющей ее пускаться в бесконечные эротические приключения.
С конца 1920-х годов Баркову все меньше печатают. В 1931-м государственное издательство отказалось издать ее новую книгу. А в декабре 1934 года Анна Баркова была первый раз арестована.
"За счет своей некрасивой внешности она слишком усилила свое внутреннее содержание, и она этим заставила на себя смотреть как на женщину большого, пожалуй, чисто мужского ума, к тому же еще и иронического", - вспоминал Авенир Евстигнеевич Ноздрин. Именно иронические стихи, в том числе о Сталине, послужили причиной ареста Барковой. В марте 1935 года она написала наркому Ягоде письмо в просьбой расстрелять ее, так как она, революционная Амазонка, не сможет жить, имея за плечами 58-ю статью... Но Ягода рассудил иначе и приписал на деле: "Не отсылайте далеко". Пять лет Баркова провела в Карагандинских лагерях. После освобождения в 1939 году перебралась в Калугу, с которой были связаны восемь лет ее жизни. Уборщица в школе, сторож, бухгалтер в КОГИЗе.
Диана Левис Бургин, опираясь на обширный пласт любовной лагерной лирики Анны Барковой, адресованной ее солагернице Валентине Макотинской, полагает, что свою первую большую любовь поэтесса встретила в позднем возрасте, когда ей было далеко за 50.
Однако, судя по дневникам Барковой, опубликованным в 1992 году, уже в Калуге она сожительствовала с простой "деревенской бабой" по имени Тоня. Кроме дочери, главным своим богатством Тоня считала корову. В пространстве ценностей Тони Баркова, неохотно бравшаяся за все предлагаемые ей работы - от сторожа до бухгалтера - казалась лодырем. И при этом она шла на вокзал и, представлявшись цыганкой, промышляла гаданием по руке. Тоня была в бешенстве: сожительнице предлагают "хорошую" по местным меркам работу, а она старательно избегает ее. Не удивительно, что показания калужской "возлюбленной" лягут в основу второго дела Барковой...
"Характер ужасный. Любила она меня до чертиков. Это верно. Всячески любила. Но ревность? Но визгливые ноты в голосе и вульгарные выражения? Общее недоброжелательство по отношению к людям...", - пишет Баркова о Тоне в дневнике весной 1946 года и продолжает: "Корова, огород и характер Тони внушают мне некий ужас и чувство безнадежности". Жить с "московскими мертвецами" (столичными подругами) Барковой казалось проще и легче... А ведь еще в 1938 году (Тоня, фамилия которой не установлена, была солагерницей Барковой) она адресовала ей стихотворение:
Ты найти мечтаешь напрасно
Уголок для спокойных нег.
Под звездой небывало опасной
Обреченный живет человек.
...Но в любви своей к Тоне, как показалось Барковой, она ошибалась. В голодные годы войны, с некоторым осуждением размышляет Баркова о возлюбленной в своих дневниках: она "спаслась за коровьим хвостом". Но при этом разве не помогла Тоня спастись и ей тоже? Конечно, наверное, в первую очередь заботилась она о дочери, но выжила бы Анна, у которой дважды была дистрофия, без Тони, без "коровьего хвоста"?.. Ведь среди самого страшного из военной поры, что врезалось в сердце, было - людоедство.
...перекошено, огненно, злобно
Небо падает в темный наш мир.
Не случалось вам видеть подобного,
Ясный Пушкин, великий Шекспир.
Противоречивое восприятие отношений с Тоней мучило Баркову: "Может быть, это свойство декадентской ориентации; может быть, здоровые люди ничего этого не чувствуют. Но значит ли это, что здоровые правы?.."
В 1947 году после короткой поездки к друзьям в Москву Баркова была арестована второй раз по статье 58-10. Свидетелями выступили квартирная хозяйка - та самая "ревнивая" Тоня и ее дочь. Суд дал Барковой десять лет лишения свободы, восемь из которых она провела в ГУЛАГе.
"Загон для человеческой скотины. // Сюда вошел - не торопись назад..." И Анна Баркова никуда не торопилась. Здесь в лагере она нашла свою самую яркую и главную, судя по поэтическим итогам, любовь в жизни.
Не гони меня, не гони.
Коротки наши зимние дни.
Отпылала и нас обожгла
Наша белая вешняя мгла.
Не хочу, чтобы кто-то из нас
Охладел, и замолк, и угас...
Когда-то в сборнике "Женщина" в стихотворении "Византийский дипломат" Баркова рассказала о запретной любви политика к юноше: "Да. Люблю я юношу-танцора, // Пламенного, словно Дионис..." И теперь, спустя тридцать с лишним лет, Анна Баркова не боится назвать имя своей любви в поэме о встрече двух узниц ГУЛАГа:
- Что значит жить? В борьбе с судьбою,
С страстями темными сгорать, -
Она наедине с собою
Не уставала повторять.
Но credo северного скальда
Не претворила в жизнь она.
На участь смутную Уайльда
Она была обречена.
Эта вторая арестантка - сама Баркова, а первая, которая "любила слушать, а не спорить" - это Валентина Михайловна Макотинская (1908- ?). Машинистка издательства иностранной литературы, осужденная дважды в 1938 и 1948 годах. Она стала возлюбленной Барковой, и ей поэтесса адресовала множество любовных стихов, поэму "Первая и вторая" с подзаголовком "...о двух арестантках". Об интимной близости Барковой и Макотинской рассказывает поэма "АБ+ВМ", до сих пор неопубликованная.
ЧТО ПОЧИТАТЬ
Пути Барковой и Макотинской разошлись после выхода из лагеря. Наступил, как выражается Баркова "беспощадный разрыв". Макотинская сама писала довольно интересные стихи, в которых не последнее место занимал и образ Барковой. Приведем короткий отрывок, выбранный Леонидом Тагановым, очень осторожным в повествовании об интимной стороне жизни Барковой. В первом издании своей книги он даже не называет адрес любовной лирики Барковой, скрывая его за инициалами В. М. М.- Баркова А. А. Возвращение: Стихотворения. Иваново, 1990
- Баркова А. А. Избранное. Из гулаговского архива: стихи, дневники, проза. Иваново, 1992
- Баркова Анна. ...Вечно не та. М., 2002
- Бургин Л. Диана. "Отяготела...": Русские женщины за пределами обыденной жизни. СПб., 2004
- Таганов Л. Н. "Прости мою ночную душу...". Иваново, 1993
- Кирсанов В. 69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы. Тверь, 2005
Кто же он? Мой царевич-Иван?
Или, может быть, Лебедь-царевна?
Из каких-то таинственных ран
Родилась эта двойственность, верно...
Второй срок Барковой закончился в 1956-м. Но в 1957 году в маленьком украинском городке Ворошиловградской области, где она поселилась со своей лагерной подругой Валентиной Семеновной Санагиной, последовал третий арест. С конца 1950-х Баркова перешла на прозу. "Экспертиза" признала ее сочинения, а заодно и записки ее подруги, - антисоветскими. Каждая получила по пять лет.
В этот последний срок Баркова едва не умерла на одном из этапов. Накануне 1960 года лагерь переводили из Кемеровской области в Иркутскую. Заключенных гнали этапом по заснеженной дороге. У Анны Александровны, страдавшей астмой, случился приступ. Она легла на снег и сказала: "Пусть расстреляют, больше идти не могу..." Тогда арестанты соорудили из платков носилки и волокли ее по снежному насту...
В 1965 году Баркова была освобождена и полностью реабилитирована, благодаря помощи Александра Твардовского. Она поселилась в Москве в коммунальной квартирке на Суворовском бульваре. Попытки опубликоваться в "Новом мире" и других изданиях остались безуспешными.
Проявления лесбийской любви, хотя и осуждались коммунистической моралью, не преследовались советским режимом. Но лесбиянство Барковой, несомненно, сыграло определенную роль в ее социальном отчуждении. Уже в гимназии Анна проявила свою независимость, свою необычность, сексуальную основу которой медленно осознавала до середины 1930-х годов. Объявив себя Амазонкой, которой чужда чувственная любовь, она сделала попытку избежать полового проявления своих желаний. Тюрьма и лагерь перевернули ее жизнь и подтолкнули к эротическому проявлению однополой любви.
Владимир Кирсанов // 69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы. Тверь, 2005
Люди:
Другие материалы
самые популярные
самые популярные
последние материалы
последние материалы
