Понятия "бутч" (также распространено "буч") и "фемм" появились в субкультуре американских лесбиянок в 1950-е годы и с тех пор служат предметом бурных дебатов. В этом, уже ставшим классикой эссе, известная активистка лесбийского и женского движения Джоан Нестле пытается объяснить, что на самом деле значили эти понятия для женщин той эпохи.

Бучи стараются быть галантными кавалерами. Фото Katherine Welles

Уже много лет я пытаюсь понять, как же объяснить особую природу отношений бутч-фемм лесбиянкам, которые считают, что бутч-фемм - это просто калька с гетеросексуальных отношений. Мои собственные корни восходят к этой лесбийской традиции, и это анализ личного опыта одной лесбиянки.

В конце 1950-х годов, когда я шла по улицам, то многие подростки-натуралы принимали меня за бутч и называли меня "буллдайк". Тем не менее, когда я заходила в "Морскую колонию", бар лесбиянок рабочего класса, ища подруг и, временами, любовницу, то я была фемм, женщиной, которая любила и хотела, чтобы ее лелеяла сила бутч. Сейчас мне сорок лет (1981 год). Хотя я была лесбиянкой более двадцати лет, и я приняла феминизм как мировоззрение, но я вижу бутч за километр, и у меня до сих пор мурашки по коже от ее силы. Вопреки стереотипам, эта сила не питается за счет идентичности фемм. Отношения бутч-фемм, в моем личном опыте, были очень сложным эротическим утверждением, а не дешевой гетеросексуальной репликой. Они были наполнены собственным лесбийским языком походки, одежды, жестов, любви, отваги и независимости. Ни одна из женщин-бутч, которых я тогда знала, включая женщин, которых принимали за мужчин, не позиционировала себя как мужчину. Они провозглашали себя запретными женщинами, которые были готовы открыто заявить о своей страсти по отношению к другим женщинам, и для этого они надевали мужскую одежду, символизировавшую их ответственность. Такая ответственность подразумевала сексуальную опытность. В 1950-х годах это была огромная смелость, заявление, что у тебя нет проблем с тем, чтобы возбуждать другую женщину, это был политический акт.

Эротическое партнерство бутч-фемм одновременно было подпольным флагом протеста и интимным изучением женской сексуальности. Это не случайно, что именно пары бутч-фемм чаще всего страдали от насилия на улицах, и заставляли более ассимилированных и скрывающихся лесбиянок умолять их не вести себя так очевидно. Приведенный ниже отрывок из письма Лоррейн Хансберри, опубликованный в журнале Ladder в 1957 году, показывает политические последствия заявления бутч-фемм. Это письмо - мольба о скрытности, чему причина, как мне кажется, эротическая очевидность визуального имиджа бутч-фемм.

Иногда я жду, что "приличная" лесбиянка не оглянется на улице при виде "бутч", которая идет под руку со своей подругой, с их характерными брюками и короткими стрижками. Но на мгновение это все равно беспокоит. Это делает невозможной дискуссию даже с самыми просвещенными (в обнадеживающем смысле) гетеросексуальными друзьями.

Один из критиков этой статьи предполагает, что реальная проблема была в том, что "многие другие лесбиянки в то время считали, что принятие культурных ролей бутч-фемм не отражало жизнь большинства лесбиянок. Они считали эти социализированные роли ограничивающими реальность и потому не хотели, чтобы точка зрения бутч-фемм представляла их собственную".

Однако мой опыт жизни в то время говорит о том, что причина была совсем не в этом. Пара бутч-фемм смущала других лесбиянок (и до сих пор смущает), потому что она делала лесбиянок культурно видимыми - ужасное действие для 1950-х годов. Язык, который использует Хансберри - такие слова как "приличные" и "характерные" - это ключ к пониманию, который отражает то, что хотелось спрятать: явный сексуальный контекст двух женщин вместе. Ladder выступал за "поведение и одежду приемлемые в обществе", и именно эту политику прославляет Хансберри. Желание сойти за своих в комбинации с радикальной работой по выживанию, которой занимался Ladder, были парадоксом Америки пятидесятых. Письма в Ladder впервые озвучили годы боли, открыли дверь к интенсивному личному опыту, дали право голоса "непристойному" населению в годы маккартийской охоты на ведьм. Выживание означало, что нужно сделать заявление о публичной чистоте. Однако на страницах самого журнала анализировались все аспекты лесбийской жизни, включая отношения бутч-фемм. Ladder был уникальным проектом баланса 1950-х. Он лелеял секретную и подпольную жизнь, предварительно вывесив флаг ассимиляции.

Тем не менее, главный урок о поле, гендере и классе, который воплощали бутч-фемм, был не в отвержении со стороны своих, а в той ярости, которую мы провоцировали на улицах. Поскольку иногда фемм одевались точно так же, как и их любовницы-бутч, условно гетеросексуальные роли были не всегда очевидны, и в то же время наш вид считался оскорбительным. Я верю, что мы так злили натуралов не потому что они считали, что мы их копируем, а как раз наоборот: мы были символом эротической автономии женщин, сексуальным достижением, которое исключало их. Физические нападения были попытками уничтожить это независимое эротическое партнерство. Чаще всего нам кричали: "Ну и кто из вас за мужика?" Это не столько отражение нашего лесбийского опыта, сколько признание в том, что в культуре натуралов для нас не существует категорий. В пятидесятые мы шли по улице держась за руки. Мы знали, что мы напрашиваемся на насилие, но мы не хотели жертвовать своими потребностями ради чужой злости.

Ирония в том, что радикальное, политическое заявление 1950-х годов впоследствии стало реакционным опытом, противоречащим феминизму. Это одна из причин, по которым я должна написать о старых временах - не для того, чтобы романтизировать отношения бутч-фемм, но чтобы сохранить период лесбийской культуры, который я считаю важным, и который слишком легко заклеймить как эру ненависти к себе.

Два года назад в Канзасе во время Национальной конференции ассоциации женских исследований было представлено слайд-шоу, в котором весело опровергались мифы о лесбиянках. Шоу было использовано в классах сексуального образования для натуралов. На одном из слайдов было комическое изображение "мифа" об отношениях бутч-фемм, которое голос за кадром комментировал так: "В прошлом лесбиянки копировали гетеросексуальный стиль, называли себя бутч и фемм, но больше они так не делают". Я ждала до конца презентации, чтобы сделать собственное заявление, но я сидела там с чувством, что мы так сильно стараемся завоевать принятие гетеросексуалов, что мы готовы загнать своих же в подполье. Я знала, что почувствует женщина бутч или фемм, когда увидит это слайд-шоу, и я поняла, что цена за социальное и поверхностное принятие слишком высока. Если мы отрицаем тему об отношениях бутч-фемм, то мы отрицаем и тех женщин, которые так жили и до сих пор живут.

Из-за сложности и аутентичности опыта бутч-фемм я считаю, что мы должны пересмотреть термин ролевая игра, которым обычно описывают этот вид любви. Я не считаю, что этот термин может отразить подобный опыт. Как фемм, я делала то, что естественно для меня, то, что казалось мне правильным. Я не учила свою роль, я совершенствовалась в любви. Искусственные ярлыки ждали нас, в то время как мы открывали свои сексуальности.

Мы называли себя в соответствии с нашим культурным ритуалом, этот язык отражал наше время в истории, но сейчас эти слова воспринимают в отрыве от сложной сексуальной и эмоциональной реальности. Женщины, которые не были знакомы с такой жизнью, приходили в бар впервые и тут же спрашивали: "А ты кто, бутч или фемм?" Большинство в ответ молча смывались. Реальными вопросами, которые стояли за ними были: "Ты сексуальна?" и "Ты безопасна?" Бутч и фемм означали самые разные сексуальные ответы. Мы шутили о бутчеватых фемм или феммных бутч, о том, что последнее время чувствуем себя как кики (и так, и так). Мы шутили о том, как мы не оправдываем ожидания: "Приводишь бутч домой, а она сразу на спину падает". У нас был свой кодовый язык для смелого мира, за жизнь в котором многие платили дорогую цену. В 1980-е очень трудно воссоздать, что эта сексуальная игра значила для лесбиянок 1950-х. Однако я думаю, что лесбиянкам необходимо это понять, а не стыдиться своего эротического наследия.

Год назад пара моих подруг обсуждали свой опыт в отношениях бутч-фемм на занятии по женским исследованиям. Обе они были гомосексуальны с 1950-х годов, и обе они принимали активное участие в раннем гей-движении. "Я пыталась объяснить сложную природу сексуальности бутч, этот баланс между силой и нежностью", - сказала Мэдлин. "Это желание угождать друг другу, которое в корне отличается от гетеросексуальных отношений, где женщина существует, чтобы угождать мужчине".

Когда она это говорила, я поняла, что это было не просто эротическое заявление о двух женщинах вместе. Была и остается сексуальность бутч и сексуальность фемм, а не "женщины, которая ведет себя как мужчина" и "женщины, которая ведет себя как женщина". Это специфическая лесбийская сексуальность, которая сформировалась в определенных исторических условиях и выполняла свою культурную функцию. Например, как фемм, я любила сильный и жесткий секс; возможность отдавать и получать; сложные эротические игры; рассчитанный флирт, который предшествовал встрече бутч и фемм. Но основное наслаждение было в том, что мы - две женщины, а не в маскараде. Когда женщина говорила: "Давай, детка!", а я старалась вместить в себя как можно больше ее руки, я никогда не слышала голос мужчины или социальной роли. Я слышала голос женщины, повидавшей мир, смелой женщины, чьи руки отвергают любые запреты, ограничивающие женщин.

Для меня эротическая сущность отношений бутч-фемм состояла во внешних различиях женщин и осознанной заботе друг о друге. Я любила мою любовницу за то, как она выглядит, как и за то, что она делает. Одежда была частью этого - эротическим сигналом, то, как подстрижены ее волосы на затылке, ворот ее рубашки, то, как она держит сигарету, символическое розоватое кольцо на ее руке. Я понимаю, что со стороны это кажется внешними атрибутами, но вместе это был стиль, который означал политическое заявление в 1950-е. Настоящее партнерство было основано на общих задачах, а стиль показывал, что комфортно для женщины, которую я люблю. Мои руки и губы делали только то, что комфортно для них. Я никак не ограничивала себя в сексе из-за того, что я фемм. Я ловила ртом своих любовниц, чтобы выразить свое восхищение их силой, смелостью, эротической независимостью. ...

Как вы уже могли понять, цель этого эссе - стряхнуть наши предубеждения. Мы отказались от нашего недавнего прошлого слишком быстро. И поскольку это было тихое прошлое - женщины из бара не писали книг - очень просто его не слышать. Многие женщины говорили мне: "Я никогда не совершила бы каминг аут в то время, когда это сделала ты". Но я лесбиянка пятидесятых, и этот мир создал меня. Я скучаю на лесбийских конференциях, удивляясь от академического языка программы, и я знаю, что меня смущает респектабельность некоторых аспектов современного лесбийского мира. Когда Моник Виттинг во время конференции Ассоциации современного языка заявила: "Я не женщина, я - лесбиянка", то это вызвало шок у аудитории, но для меня это была осмысленная фраза. Конечно, я женщина, но еще я принадлежу к другой географии, и эти два мира очень сложны и уникальны. ...

Женщины бутч-фемм сделали лесбиянок видимыми, ужасающе очевидными в тот исторический период, когда не было никаких движений, чтобы защитить нас. Их появление говорило об эротической независимости, и они часто навлекали на себя ярость и цензуру, как в своем собственном сообществе, так и среди натуралов. Сейчас пришло время отказаться от осуждения и начать задавать вопросы, начать слушать. Необходимо слушать не просто слова, которые звучат уже не так в 1980-е, но и жесты, грусть в глазах, блеск побед, движения рук, истории, рассказанные пренебрежительным, но упрямым тоном. Среди нас есть молчание 1950-х годов, и это молчание продолжится, пока кто-то не будет слушать. Если мы это сделаем, то мы начнем понимать, как наш лесбийский народ выжил и создал свое эротическое наследие.